Разговор с гостем Выборгского фестиваля российского кино
«Окно в Европу» народным артистом
Анатолием Ромашиным
Анатолий Владимирович, актерская профессия предполагает действие по чужому сценарию, на протяжении длительного времени вы лишаетесь своей воли. Действует ли это на личность?
Вы знаете, профессия актера – это вообще профессия проститутки. Проститутка – одна из лучших профессий в мире, не даром она самая древняя. Человек придумал все. Он добывал хлеб, чтобы кормить семью, но это не было профессией. А вот проститутка – это профессия, и это исследовано историками человеческой деятельности. Поэтому иногда бывает очень стыдно, глядя на себя и надевая брюки вместо юбки. Был такой артист Салапов Саша. Однажды с ним на моих глазах произошла такая история: он играл Вестника в «Медее», весь текст заключался в нескольких словах, он вышел и забыл их, не мог ничего произнести, кроме: «Беги, Медея!». Он произнес их раз пять, после чего Медея (ее играла Козырева Евгения Николаевна, царствие ей небесное, – прелестная, великая русская актриса), чтобы как-то прекратить эту сцену, сказала: «Пошел вон!» – и он стал уползать назад. Я в это время стоял на выходе. Когда он уполз за кулисы, у него задрался хитон и стали видны женские чулки. Он посмотрел на себя и сказал: «Боже мой, чем я занимаюсь? У меня уже сын в школу пошел!». И он ушел из актеров, стал художником – иллюстратором и, кстати, создателем прекрасного образа в первом нашумевшем спектакле Петра Фоменко «Смерть Тарелкина». Вспоминая это, я тоже иногда задаю себе вопрос: «Боже, чем я занимаюсь?», хотя другим начинать заниматься уже бессмысленно.
Сколько лет Вы в этой профессии?
С 55-го года.
Существует такое суждение, что писатель всю жизнь пишет одну книгу. Можно ли сказать, что актер всю жизнь играет одну роль? И если да, то какова Ваша роль?
Все дело в том, что никто из нас ничего не пишет, мы все читаем. Потому что все уже написано за нас там, наверху, и одному дано, а другому не дано прочесть, и не более.
И что же Вы прочли, какая из ролей – это Вы сами по адекватности личностей?
Все мои роли – это я сам. Здесь легко быть нескромным... Более того скажу, один из подарков мне сверху – то, что я лишен этого ощущения. Однажды, когда я был женат на испанке, милой, очаровательной женщине, она спросила: «Ромашин, когда ты успокоишься? Нельзя же, столько женщин...». На что я ответил: «Ты пойми, для меня все женщины – это одна большая женщина». Так, очевидно, и мои роли.
В каких ролях мы еще Вас увидим?
– Сразу после фестиваля я должен сниматься у режиссера Таланкина в фильме об Александре Первом, где буду играть князя Волконского. Снялся я в двух картинах у Наумова. Это, в общем, трагическая история. Сценарий был написан Тонино Гуэро для Марчелло Мастрояни. Он так и назывался «Браво, Мастрояни!», но актер умер. Сейчас все переделывается и в результате там играют трое – Джигарханян, Гафт и ваш покорный слуга. Но так получилось, что Наумов все больше увлекается моей ролью и все время что-то дописывает. И мне кажется, этому никогда конца и края не будет. Снимаюсь у Худякова в сериале «Самозванцы», там двенадцать серий, в главной роли Михаил Ульянов, Игорь Костолевкий. Вот. Еще работа – ВГИК, курс. «Театр Луны» под руководством популярного актера в прошлом Сергея Проханова, оказавшегося очень деятельным человеком, организовавшим театр. Я там играю в пьесе Гумилева «Отравленная туника» императора Юстиниана. В спектакле «Ночь нежна» по Фицджеральду играю отца Николь. И «Фауст», оригинальная пьеса по произведениям трех авторов – Марло, Гете и Томсона. Я играю Фауста.
А что для Вас жизнь?
.Если человек чувствует запах рассвета, не свет, что очевидно, не краски, а запах – это жизнь. Мне кажется, что когда я умру, я прежде всего перестану ощущать запах. Я даже буду видеть, но запаха я не почувствую. Вообще это самая большая загадка – появление и исчезновение. Меня однажды спросили ученые: «В чем спасение человечества?». Я ответил: «В его невежестве». Оказывается, мозг человека, сложная кибернетическая система, изучен всего на 18%, а 82% – необъяснимо темный лес. Это и есть невежество.
Есть какой-то предел совершенства, к которому Вы стремитесь, или уже достигли всего?
Любой предел, любое стремление есть способ ограничить себя в беге на определенную дистанцию. А жизнь – это как раз не всегда бег вперед, иногда и назад, иногда и в сторону – это прекрасно.
Поговорим об этом фестивале, Вы ведь здесь уже не первый раз?
Второй. На открытии я сказал: «Если даже меня больше не будут приглашать, я приеду сюда за свой счет». Мне здесь очень нравится. И опять же к вопросу о запахах, здесь очень хорошо пахнет. Здесь очень хороший воздух. Вообще, мне кажется, все в жизни начинается с запахов. Недаром наиболее чувственные существа–животные не говорят «Я тебя люблю», а нюхают, потом – либо да, либо нет... Сомерсет Моэм об этом писал в рассказе «Рыжий».
Какое впечатление на Вас произвело то, что Вы оставили в Выборге отпечаток своей руки?
Я об этом непременно сообщу своим детям и когда они захотят воочию что-то увидеть, оставшееся от меня, поскольку все исчезает также загадочно, как и появляется, то пусть приедут сюда. К тому времени, может быть, из этого отпечатка сделают пепельницу, или еще что-то. Все равно это будет мой отпечаток. Помните, у Булгакова, по-моему, в «Зойкиной квартире» профессора переехал каток и жильцы коммунальной квартиры сделали из него коврик. Булгаковский гиперболический юмор на этом ограничился. Мой юмор пошел дальше. Я представил себе, что человек, входя в дом и вытирая ноги об этот коврик, говорил: «Здравствуйте, профессор!».
И Вас это не пугает?
Абсолютно. Если кто-то погасит окурок об ладонь, значит на Земле будет меньше сору.
